Ангел Тарас Шевченко

Предлагаем вашему вниманию публикацию отрывков из новой, еще не вышедшей в свет книги известного украинского писателя и журналиста Олеся Бузины. «Ангел Тарас Шевченко», как вы уже догадались, является продолжением скандального бестселлера «Вурдалак Тарас Шевченко». Эта книга, впервые опубликованная в газетном варианте в конце 1990-х годов, наделала много шума и принесла своему автору быструю, но неоднозначную славу. Одних читателей «Вурдалак» брутально оскорбил, других — наоборот, порадовал своей смелостью в низвержении идолов, которыми удивительно быстро обросла независимая Украина, едва «отряхнувшись от старого мира». Но мало кого эта книга оставила равнодушным и очень многих заставила задуматься над тем, действительно ли мы почувствовали себя свободными, сменив одних кумиров на других.

Большую и совершенно бесплатную рекламу Бузине и «Вурдалаку» сделали те, кто пользуется Тарасом Шевченко как иконой националистического движения. Они — особо пострадавшая сторона. При этом вряд ли можно сказать, что после появления «Вурдалака» образ Кобзаря в восприятии украинцев особенно пострадал: они простили своему самому известному поэту его земные грехи и стали, возможно, относиться к нему более по-человечески, нежели как к бесплотной святыне. Было бы у нас своих Пушкиных и Шекспиров пруд пруди, а так — особенно не покапризничаешь.

Новая книга Олеся Бузины, нет сомнения, будет так же популярна и скандальна. Это заложено уже в ее названии — «Ангел Тарас Шевченко». Что хотел сказать этим автор — читателю лучше узнать самому, дочитав произведение до конца.

В чем секрет популярности и привлекательности книг Бузины? Прежде всего это, конечно, яркая, хлесткая, беспощадная форма, оценки, наповал убивающие ханжей. Но при этом нельзя не отметить, что Бузина доказателен. Он приводит реальные факты, добытые кропотливым трудом из малоизвестных, но вполне доступных источников. И в своих выводах он логичен. Далее, конечно, с резкими оценками автора можно соглашаться или нет, разделять его накал критики или посмотреть на это более снисходительно. Но писательская задача выполнена: читатель вынужден задуматься и сделать собственный вывод из неоспоримых фактов.

Олесь Бузина вполне мог назвать свою книгу, скажем, «Неизвестные факты из жизни Т. Г. Шевченко». И это была бы сущая правда. Но кто бы заметил такую книгу в наш информационный век?!..

Итак, вашему вниманию — «Ангел Тарас Шевченко»

Глава I. Из которой выясняется, что не все украинцы любят Шевченко

«Русское образованное общество не знало подлинного Шевченко, — писал в 1925 году украинский эмигрант А. Царинный, — пока не были обнародованы его так называемые запрещенные сочинения… Приятели и предварительная цензура до неузнаваемости приукрасили его образ. Обнаженный Шевченко был известен лишь немногим, посвященным в тайны его души и быта, как, например, И. М. Сошенко или П. А. Кулишу. Кое-какие запрещенные стихотворения Шевченко («Мария», «Сон», «Кавказ») ходили по Малороссии в списках, но не могли иметь широкого распространения и служили лишь в некоторых кругах удобным орудием для противорелигиозной и революционной пропаганды. Только постепенно выступил наружу звериный лик Шевченко, и все увидели, сколько в этом истинном хаме скопилось ненависти и злобы против Бога, против Русского Царя, против какой бы то ни было власти, против всякого общественного или имущественного неравенства, неизбежного в человеческом общежитии. Шевченко был по духу большевиком задолго до того, как на исторической сцене появилось «большевичество» и овладело Россией».

Мнение жесткое. Уверен, ярым шевченкоманам оно не понравится. И все же я вынужден его процитировать. Для объективности. Чтобы ни у кого не возникло соблазна утверждать, будто все украинцы видят в Шевченко не иначе как «батька», за которым толпами бредут унылые выводки его «детей», уткнув вислые носы в «Кобзарь», как в букварь.

Единственное, в чем я не согласен с г­ном Царинным, так это в том, что злость Шевченко была направлена исключительно против русского царя. Хватало от него всем — и папе римскому, и античным жрецам, и нашим гетманам всех политических раскрасок во главе с Богданом Хмельницким. Была бы ненависть… А уж на кого (или на что) ее излить — разве это проблема? Хоть на пень! Лишь бы полегчало…

Пробежит мимо зазевавшийся католический попик, метя тротуар лиловой сутаной, — взбодрим его! Пробредет русский православный батюшка, озадаченный думами о попадье и многочисленном семействе, — тоже хорошо! Промеж лопаток его «критикой»! А это кто в карете с конвоем? Царь? Ну, держись, царь!

Как писал сам Тарас:

Конечно, можно упрекнуть Царинного в необъективности. Выметенный из Киева на неуютный Запад революционной метлой, он вряд ли мог сохранить уравновешенность чистого разума. Шевченко казался ему чем-то вроде демона-петлюровца с булгаковской печки. Или большевика-матросика «из хохлов» — таких тоже хватало.

Но вот свидетельство другого украинца — из куда более тихой эпохи. К тому же личного друга Тараса Григорьевича — небезызвестного Пантелеймона Кулиша. Смолоду Кулиш заваривал ту же кашу, что и автор «Гайдамаков». По собственным воспоминаниям, казаков он тогда воображал не иначе как «рыцарями». Потом разочаровался и в казаках, и в рыцарях. Остыл. Пересмотрел взгляды. И уже на склоне лет разразился сатирической поэмой «Кулиш в пекле» — малороссийским аналогом дантовского «Ада».

По сюжету поэмы, попав на тот свет, Кулиш встречает на берегу Стикса двух грешников, сразу же кинувшихся ему в объятия, «мов дрочені воли». В одном из них он узнает историка Костомарова, с которым сочинял некогда «бреходурнопею» о запорожцах, а в другом — в том, на шее которого, кроме ярма, болтается еще и бочонок с водкой — Тараса:

Шевченко даже за гробовой доской начинает жаловаться на жизнь (если, конечно, так можно выразиться о загробной жизни), особенно напирая на то, что к раю их даже близко не подпустили, да еще и выпить не дают! Адские муки ужасны! Аромат несравненной водки какого-то неведомого сорта щекочет Кобзарю ноздри, но наклонить голову и дотянуться до бочонка языком ему никак не удается — мешает ярмо. Поэтому он пеняет перевозчику через Стикс — Харону, играющему в потусторонних страданиях Тараса ту же роль, что и Николай I в его реальном существовании. Великий Кобзарь, вымаливая «хоч би чарочку маленьку горілки промочити пельку», унизительно канючит:

Но тщетно! Харон грубо обрывает эти жалобы, замечая, что тут не шинок и что ему вообще надоело таскать всяких «брехак» на прием к Вельзевулу, а потом грузит всю троицу в лодку и вывозит на середину Стикса.

Дальше юмор автора поэмы приобретает просто зловещую окраску! Тарас и Костомаров начинают драться из-за кошелька с деньгами, болтающегося на шее у историка. Кулиш пытается вырвать более безобидного Костомарова из лап Шевченко. Харон применяет весло, как полицейскую дубинку, в страхе, что они перевернут лодку. Костомаров падает за борт и тонет (причем из головы его, расколотой веслом, высыпаются золотые монеты), а Кулиш в ужасе озирается кругом:

Но когда лодка подплывает к берегу, из воды вполне в гоголевском духе поднимаются адские утопленники Костомаров и Шевченко и снова начинают оглашать окрестности жалобными воплями. Слушать их уже просто нет сил. Тарас заводит свою вечную песню о водке, жадный историк — о деньгах. Вконец измотанный бесовским дуэтом Харон плачется в жилетку Кулишу:

Рисуя своих соратников по Кирилло-Мефодиевскому обществу в таких неприглядных тонах, сатирик высмеивает их характернейшие привычки — любовь Тараса к выпивке, а Костомарова — к бессмысленному накопительству. Кошелек на шее у последнего появляется не случайно. В примечаниях к своей поэме ехидный Кулиш вспоминает, что кошель писан «с натуры». Во время их совместного путешествия по Италии Костомаров ни за что не хотел расставаться с мешочком червонцев. Он не снимал его, даже когда спал и умывался, — при этом постоянно канючил «позичить грошей», напирая на то, что «червінців не хочеться тратити». «Знай побільшував той важкий гаман, що висів у нього на шиї і в Італії, і над Стіксом», — завершает свою филиппику Кулиш.

Шевченко он называл человеком «темным», то есть необразованным, но «великим поэтом» и особенно жаловался на то, как всевозможные «приятели» спаивали его, не давая выбраться из «геенны пьянственной». Вряд ли у кого бы то ни было найдутся основания упрекнуть сочинителя «Пекла» в необъективности. Тарас сам никому спуску не давал. Так стоит ли сожалеть о том, что ему воздавали той же мерой, которую он и ввел в моду?

Но особенно крепким нагоняем от «старых украинцев» наградил Кобзаря Михаил Драгоманов — известный в дореволюционных прогрессивных кругах публицист и родной дядя еще более известной, благодаря школьному втиранию ее в мозги, поэтессы Леси Украинки. «Необходим объективный и исторический суд над Шевченко» — так поставил он вопрос еще в 1879 году, словно предчувствуя надвигающиеся беды от безмерного обожествления поэта «с барылом».