Добыча языка. Часть II

Добыча языка. Часть I

Насаждение легитимности

Любой режим стремится к легитимности. Это такое молчаливое согласие большинства подданных на применение к ним принуждения власти ради достижения неких высших целей, проводником которых данный режим признается избирателями. Но на Украине, где экономика неуклонно катится под откос, классические источники легитимности, такие, как повышение благосостояния граждан или социальная гармония, не работают. В подобной ситуации популистские режимы обычно создают себе искусственную легитимность через поиск врагов народа или восстановление некой справедливости. Данные меры особо применимы к граждански неразвитым обществам, которым вместо реальных достижений управления можно подсунуть эмоциональный громоотвод. Одним из таковых в Украине является так называемая «дерусификация». Причем это не временный сброс негативных эмоций. Эта кампания держит прицел на куда более прочную зависимость граждан от власти.

Как известно, важнейшим фактором спокойствия властей является психологический аспект их легитимности. Психика подвластных должна покориться некому незыблемому авторитету, именем которого правит земной владыка. Тем более что с давних времен человек пугался одиночества самостоятельности и пытался возложить ответственность за свою судьбу и право управления собой на высшие силы и ниспосланный ими миропорядок. Архаичная власть покоилась на авторитете предка-прародителя и страхе его гнева. Царская власть подавалась как дар Божий (помазанник) и опора божественного мироздания на земле. В атеистическом советском тоталитаризме место Бога занял класс, а инакомыслие как восстание против его интересов жестоко подавлялось. В постсоветской Украине место класса заняла нация, вернее, титульный этнос. Конечно, времена теперь не те, нельзя ставить к стенке за «измену народу». Но монополистические аппетиты власти не убавились. Просто методы стали другими.

Итак, чтобы навязаться людям в качестве новых легитимных управителей, надо их заставить чувствовать себя некой обособленной общностью с предписанной системой подчинения. Население с низким уровнем гражданской самостоятельности даже в наш информационно-космический век еще возможно воспитать так, чтобы оно воспринимало эти правила игры как незыблемую аксиому мироздания. С крахом коммунистической идеологии в негражданских обществах экс-СССР произошло полное разочарование в ориентации усилий социума на идеологическую перспективу будущего. Тогда старые компартийные правители развернули обретение легитимности в сторону кровных уз прошлого, архаичной системы распознавания «свой-чужой» — национальной принадлежности. Хоть для глобально мыслящего европейца XXI века это и покажется дремучим анахронизмом, надо помнить историю украинского народа.

Еще 80 лет назад глубоко архаичный (как и основная часть народов Российской империи), в подавляющей массе состоящий из сельского населения, он жил в основном натуральным хозяйством и древними традициями. Поэтому с развалом коммунистического проекта украинцев легче всего было вернуть именно к такому национальному мировосприятию, закрепленному в памяти народа веками. Кроме того, национальная принадлежность не было нивелирована и в СССР и дополняла классовую составляющую образа советского человека. Начиная с правления Хрущева, республиканские компартийные секретари чаще всего были не только соответствовавшего классового происхождения, но и принадлежности к титульной нации союзной республики. Такой подход создавал некую долю автономности, но не самостоятельности их властных иерархий. Да и западная пропаганда в борьбе с Советской империей, наряду с защитой прав человека, делала упор и на национальном освобождении республик СССР.

Поэтому когда Союз стал рушиться, линия развода прошла не по этническим, языковым или экономическим границам. Ею стали границы полномочий властных иерархий союзных республик, дав ход образованию новых наций. Как заметил еще в 1919 г. известный анархо-синдикалист Р. Рокер, нация — «это всегда искусственный продукт правительственной системы, как и национализм, в принципе, не представляет собой ничего иного, как религию государства. Принадлежность к нации определяется не внутренними естественными причинами, но чисто внешними отношениями и причинами государственного резона».

Начиная с П. Шелеста (1963 г.) этим резоном была экономическая автономизация УССР. За годы советской власти усилиями всего Союза Украина превратилась из аграрной провинции в передовой индустриальный регион, где было сосредоточено 50% сахарной, 25% мясомолочной промышленности всего СССР, производилось 46,6% железной руды, 35% стали, сосредоточено 25% машиностроения. А украинская номенклатура превратилась в одну из мощнейших властных организаций в мире, сознательным курсом которой стал экономический сепаратизм. Тогда и начал формироваться националистический миф о прожорливых москалях, съевших украинское сало.

Можно долго спорить, насколько освобожденными почувствовали себя после распада СССР титульные этносы разбежавшихся «сестер». Но вот кто точно освободился в Беловежской пуще 1991 г. — это их властные иерархии. Не для счастья русского, украинца, белоруса или казаха, а для получения монопольного владения республикой: не отчислять ресурсы в союзный центр, самостоятельно раздавать должности и развивать коррупцию, обладать всей полнотой власти над подданными. Такова была главная задача беловежской «независимости». Именно стремление национальных бюрократий к монопольной власти, в том числе и над компактными инокультурными областями и анклавами, привело к карабахскому и приднестровскому конфликтам, войнам в Чечне, Абхазии, Южной Осетии. И продолжением этого стремления — к полноте контроля над людскими ресурсами — во внутренней политике Украины является насаждаемая государством украинизация русскоязычных регионов.

«Кто в доме хозяин»?

Итак, ввиду отсутствия у современного украинского режима способностей в области экономики и социального управления двумя основными способами насаждения легитимности власти в Украине были выбраны восстановление исторической (культурной) справедливости и создание национальной элиты. Под восстановлением справедливости оранжевая бюрократия и идейно ее питающая националистическая интеллигенция понимают в первую очередь «дерусификацию» Украины. Мол, Российская, а затем и Советская империи насаждали в нашей стране русский язык и культуру, что являлось геноцидом украинского народа, а теперь надо провести культурную реконкисту и вернуть украинцев в сферу их национального языка.

На деле же реформа идет более радикально, по принципу «кто в доме хозяин», то есть общегосударственное внедрение монополии украинского языка сначала в делопроизводстве, далее во всех сферах экономики и культуры. Впоследствии чего, по мнению ревнителей справедливости, бытовая сфера перейдет на украинский автоматически. Короче говоря, насколько возможно быстро сделать все население Украины украинцами в языково-культурном плане. Провал в этакое испанское средневековье, где надо окатоличить мавров или уничтожить. Примечательно, что совсем в духе авторитарной советской традиции восстановление культурной справедливости воспринимается, как само собой разумеющееся возмездие, ущемление представителей той национальности, которая некогда принуждала «титульный» этнос.

То, что эти люди в большинстве своем лично никого не принуждали (были детьми в СССР или вовсе родились после его развала), просто игнорируется. Не работает и то, что они являются автохтонами и гражданами данной страны и формально пользуются равными правами с потомками «ущемленных». Но вопрос здесь стоит шире. Не только этнические русские, но и значительное число этнических украинцев, и большинство представителей прочих национальных меньшинств Украины выбрали русский своим языком общения, культуры, самовыражения. А значит, здесь уже речь идет в ограничении свободы выбора. К свободным гражданам европейской страны XXI века относятся, как к неразумному скоту, не способному сделать свободный выбор. Между тем, нынешняя «украинизация» не имеет ничего общего с восстановлением позиций украинского языка. Главенствует в этом процессе вопрос не культурный, а геополитический.

В большей или меньшей мере всем постсоветским украинским режимам приходилось ориентироваться на запросы глобального монополиста США. А его главная цель на Юго-Западе экс-СССР — максимально отщепить украинцев (политических) от русской культуры, расширить пропасть между народами, чтобы не допустить реанимации их союза как глобального конкурента США. В таком контексте классический украинский язык недостаточно хорош для проамериканского оранжевого режима. В силу ближайшего родства с русским он изначально имеет много общих слов, а в силу истории он естественно русифицирован за последние 300 лет. Показательно в этом плане отношение кафедр славистики в зарубежных вузах, которые не принимают парных экзаменов по украинскому и русскому языкам, так как считают их литературно-диалектными формами единого языка, подобно голландскому и фламандскому, урду и хинди.

Поэтому оранжевый режим начал экстренными темпами формировать суррогатный новояз, напичканный словами западноукраинских и польских диалектов, неологизмами диаспоры и просто придумываемыми на ходу гуманитарной бюрократией. Новый официальный украинский язык не является органическим порождением народа — это чисто бюрократическая искусственная конструкция. А все, что изобретается властью, создается в первую очередь ради власти. Функциональная схожесть нового украинского языка с новоязом тоталитарной Океании, описанным Оруэллом в знаменитой антиутопии «1984», подмечена уже давно. Но по-прежнему обидно, что граждан Украины гуманитарные политтехнологи считают настолько безграмотными, что видят возможным буквальное навязывание им оруэлловской тоталитарно-культурной схемы.

Только задачи у украинского новояза несколько другие: изменить систему распознавания «свой-чужой», чтобы носители русского языка воспринимались как максимально дальние родственники, практически чужие.

Мутация речи должна привести к политически необходимой мутации мысли и сознания. Соответственно уменьшается культурная ориентация на Россию, ощущение родства, а через пару поколений, например, в виде «пушечного мяса» НАТО, можно будет спокойно бросать украинцев на войну с «чужаками» русскими. Но именно эта вопиющая искусственность современного бюрократического новояза убивает миф о восстановлении культурной справедливости. Налицо издевательство над украинским языком, его уродование из чисто политической конъюнктуры, низведение до механизма усиления власти. Так и независимость, являющаяся одним из эпитетов свободы, у нас стала применяться исключительно как приставка к главной системе человеческой зависимости — государству, которое является полным отказом в независимости своим гражданам.

Прозападный курс региональной элиты

Однако даже эта псевдо-реконкиста никогда не будет прочной, если не закрепить ее в массовом сознании инстинктом архаичного равнения на «лидеров нации». Параллельным восстановлению «культурной справедливости» и тесно связанным с ним является процесс обретения долгосрочной легитимности через формирование общественного института национальной элиты. Ментальный контроль над людскими ресурсами может осуществляться многими способами. Но самый надежный из них — генерация легитимной национальной элиты. Национальная легитимность — столетиями укорененная в людях на уровне подсознания привычка признавать над собой главенство духовных и политических лидеров своей нации. Обрести легитимность национальной элиты — это добиться некритичного доверия общества идеалам и методам, ею продуцируемым.

Сейчас категорию национальной элиты пытается приватизировать не только высшая оранжевая бюрократия и другие консервативные политики, но и всякого рода вспомогательные авторитеты — националистические литераторы, профессура, деятели искусств. Однако цель у них одна — укрепление национальной власти и обретение монопольного владения сознанием ее подданных. Причем эти бюрократия и интеллигенция авторитарно трактуют понятие «национальной элиты» исключительно как носителей этнических украинских, даже в большей степени западно-украинских взглядов и традиций. То есть мировоззрения, территориально исходящего из наименее густонаселенной части многонациональной страны.

Но вспомним, что, с усилением Галицко-Волынского княжества в середине XIII в. земли Западной Украины отказываются от изначальной ориентации на Византию. Они выступают как носители нового прозападного курса региональной элиты, тем самым изменяя политическому и культурному наследию Киевской Руси. Несмотря на это, с XIX века националистические историки и политики (кстати сказать, выходцы из западно-украинских областей) начинают объявлять наследницей Руси именно Галицко-Волынскую землю, а не Владимиро-Суздальскую, на чем настаивает русская историография. Области Западной Украины, входившие в состав Австро-Венгерской империи, преподносились ими как не подвергшиеся русификации и в силу этого сохранившие украинскую идентичность, этническое и культурное наследие. То, что в этих областях зачастую больше, чем в Левобережной Украине, собственное украинское начало было вытравлено полонизацией и католичеством, намеренно замалчивалось.

Между тем, по распространенному определению, главная задача национальной элиты — формулирование национальных ценностей и защита национальных интересов, которые в свою очередь консолидируют все общество вокруг некоего общенационального проекта развития. Хоть я являюсь принципиальным противником элитарной доктрины, в современном мире ее приходится учитывать. Но при условии, что сформирована нация — народы и этнические группы страны сплавлены в устойчивую общность, обладающую в большей мере общими интересами, чем различными между собой в силу своей этнической, территориальной и мировоззренческой специфики. И что в общей своей массе эта общность отличает себя от других подобных общностей (наций). Кроме того, согласно трактату Кермонна и Шабо, в демократическом смысле «легитимным признавался бы режим, не только действующий сообразно собственным ценностям, но также и тот, который отвечал бы, по меньшей мере в неявной форме, народным устремлениям». На Украине такого нет. Жители Юго-Востока и Северо-Запада чувствуют свое резкое различие. У них сильно разнится культура и мировоззрение. Общенациональные ценности практически отсутствуют.

В процессе же фабрикации этнократической, монокультурной элиты все претенденты на элитарность, не принадлежащие к титульному этносу или принадлежащие, но воспитанные в другой культуре, должны перестраиваться под эти культурно-мировоззренческие шаблоны. Как определялись на IV Всемирном форуме украинцев в Киеве (18-20.08.2006) интересы Украины — это «сильная экономика + национальная культура и язык + украинские национальные интересы на международной арене». Соответственно, лидерам, не поддерживающим тоталитарный тезис о культурной монополии, отказывается в звании национальной элиты. Они отвергаются, как носители чуждой непатриотической традиции. А это, в частности, представители наиболее населенных Юго-Восточных областей Украины. То есть большая часть многонационального народа нашей страны и ее элита признаются неправильными, гражданами второго сорта. Перед нами обычная, хоть и закамуфлированная, сегрегация, украинский апартеид. В результате, в элитарном смысле, мы имеем картину внутриполитического завоевания, культурной гражданской войны. Вернее, крестового похода на Юго-Восток.

Крестовый поход

Итак, именно претензия западно-украинской элиты на чистоту наследия привела к тому, что со времен Грушевского национальная идентичность рассматривается создателями украинского государства в большой мере как галицкая идентичность, соответствие западно-украинским этнокультурным и мировоззренческим нормам. Эта догма и породила всю современную националистическую экспансию в Украине, покушение западно-украинских политиков и интеллигенции (а также воспринявших их концепцию украинства деятелей из других регионов) на монопольное право диктовать судьбы нашей общей Родины. Возрожденное литераторами в конце перестройки 1985-91 гг. национально-освободительное движение уже тогда трактовало демократию исключительно как этнократию, то есть как руководство «титульного этноса», а не власть всего многонационального народа Украины.

Ввиду полиэтничности и поликультурности Украины и, при современном понимании демократии, такая позиция явилась, безусловно, антидемократической, продолжением авторитарной практики СССР. Однако в обмен на признание своей легитимности этими «чистыми наследниками» постсоветская номенклатура вынуждена была отдать националистической интеллигенции гуманитарную сферуx. С этого и покатилась по Украине в обратном направлении новая волна культурного авторитаризма. Если в советский период основным двигателем русификации Западной Украины был восточно-украинский русскоязычный элемент, то в постсоветской независимости ядром украинизаторов стали галичане. До конца 90-х гг. ХХ в. постсоветская номенклатура была еще сильна и, в силу старых связей с Россией, не афишировала постепенных уступок националистам в гуманитарной сфере. Даже усиленное давлением США правительство Ющенко 1999-2001 гг. не смогло развернуть в полную силу культурную перековку нации.

Однако кучмовский режим не был таким уж пророссийским, как о том твердила оранжевая пропаганда. Просто он не был откровенно русофобским, как оранжевый, а его коррупционные связи тянулись в РФ, а не в США. Но именно при Кучме приняли Конституцию, утвердившую монополию украинского языка. Именно при нем саботировали и затерли Европейскую хартию региональных языков, санкционировавшую свободное развитие русского на Юго-Востоке. Именно при Кучме развернулись в русофобскую силу Министерство образования, Нацсовет по телерадиовещанию и Госкомитет по печати и информации. Кучмовский режим создал почву, на которой взошла принципиально антирусская (не путать с антироссийской) оранжевая команда, прошедшая школу культурной травли именно в этих наиболее авторитарных структурах украинской бюрократии. А захватив власть в январе 2005 г., оранжевая команда лишь сбросила маску и вознесла украинизацию в число своих главных внутриполитических приоритетов.

При обзоре нижеследующего «крестового похода» важно иметь в виду, что очевидные попытки культурно-политического влияния России на украинскую политику через юго-восточные регионы — не одно и то же с исконно русской культурой этих регионов. С моей точки зрения, даже, если бы Россия исчезла вовсе, юго-восточные регионы с не меньшим, а возможно, даже с большим упорством отстаивали бы свою русско-культурную идентичность.

И еще хочу заметить, что, если упростить сложную этнокультурную ситуацию в Украине до принципиальной схемы, я четко различаю естественную украинизацию Северо-Запада и искусственную — Юго-Востока. Первая — вполне закономерный процесс освобождения от культурной оккупации территорий, до ХХ в. не входивших в состав России. Вторая — насаждение чужой культуры и мировоззрения землям, населенным автохтонным русскоязычным населением, вне зависимости от национального клейма в старом паспорте или новой переписи. Однако, по данным Маленковича, к началу оранжевой революции в северо-западных областях, голосовавших за Ющенко, лишь 2% учеников обучались на русском языке, то есть, не вмешиваясь в свободу выбора информации, восстановление «культурной справедливости» там окончено. И, значит, оранжевая украинизация, направленная в основном на юго-восточные русскоязычные регионы, имеет исключительно авторитарный характер крестового похода.

Пушкин становился Гарматкиным

Правомочность этого наступления была подготовлена различными политико-правовыми манипуляциями в предыдущий период. Например, во время переписи 2001 г. прошла иезуитская информационная операция, когда людям объясняли, что все граждане Украины являются украинцами, речь идет о политической нации. И многие граждане в графу «Национальность» писали «украинец (ка)» даже те, кто понимали различие между паспортной национальностью СССР и своей реальной культурой. Так в результате нехитрой манипуляции доля «паспортных» украинцев увеличилась за годы независимости с 72,7% до 77,8%, тогда как доля русского населения сократилась почти на 5%. Такой прирост «этнических» украинцев позволил властям говорить о процессе добровольной ассимиляции, а значит, необходимости монокультурности Украины. Ведь, по данным той же переписи 2001 г., граждане, записавшиеся этническими русскими, составляют всего 17,3% населения.

В то же время русский язык считали родным 29,6%. Но даже эту цифру можно считать недостоверной. Вопрос переписи о родном языке респондента явно содержал элемент манипуляции. Известно, что в период перестройки и первых лет независимости миграция шла в основном из русскоязычных городов, а на их места переселялись выходцы из украиноязычной глубинки. В городах Юго-Востока культурная среда неизменно приводила их к смене языка. Поэтому родной язык — это еще не выбор языка культуры и повседневного общения. Этнокультурная самоидентификация не отражает языкового выбора граждан. Данную категорию граждан именно русский язык сопровождает всю их сознательную жизнь, карьеру, самореализацию. Посредством русского языка реализуется их личность. В рамках же данной работы меня интересует не этническая принадлежность, являющаяся несущественной для современного массового сознания граждан Украины, а языковая проблема, язык самореализации этой самой личности. Отсюда и рабочие термины для обозначения носителей украинского и русского языков в Украине, — «этноукраинцы» (то есть граждане, говорящие на языке украинского этноса) и «русоукраинцы» (граждане, говорящие на русском языке, независимо от этноса) соответственно.

К примеру, во время соцопросов при свободном выборе языка для общения с интервьюером русский выбрал 31% респондентов. По другим данным, даже в пик последней популярности украиноязычия УССР 1989 г. русскоязычными оставались 43-45% граждан Украины, а в 1994 г. эта цифра увеличилась до 53-56%. На 2003 г. расклад носителей русского языка был таким: 16,9% русских граждан Украины + 28% русскоязычных украинцев. И это не считая примыкающие к ним 10,7% украинцев, разговаривающих на суржике, который более цивилизованно называть «койне». Таким образом, без пограничных носителей койне, русоукраинцами можно считать 44,9% граждан Украины. А согласно тем же оценкам, на Юго-Востоке, то есть в зоне крестового похода украинизации 2005 г., этноукраинцами были лишь 8,9% граждан.

Но важность «русского вопроса» в Украине не может ограничиться даже этими цифрами. С 1960-х гг. Украина все более становится страной урбанистической. Большая же часть центров развития страны — города Юго-Востока — являются русскоязычными. При всем моем уважении к жителям малых населенных пунктов и их культурному выбору, именно эти города (включая в большей степени русскоязычный Киев) являются двигателями украинской цивилизации. Теоретически и их можно переучить, согласно политическому решению. Но чем мы за это расплачиваемся? Глобальная гонка развития идет целый день и каждый день и не терпит «бросания весел». Результатом культурной перестройки уже сейчас является торможение развития всей страны, падение ее конкурентоспособности.

Другим направлением подготовки крестового похода стали предвыборные манипуляции со списками избирателей, в частности, их бездумный машинный перевод компьютерной программой «Рута» на украинский язык. Как известно, десятки, если не сотни тысяч избирателей юго-восточных областей не смогли проголосовать на парламентских выборах из-за несовпадения их фамилий в паспорте и списках для голосования. Классические примеры: гражданин Пушкин становился Гарматкиным, Воробей оказывался Горобцом и т.д. Без привязки к политическим силам (все же некие проценты голосов там получили и «Наша Украина», и БЮТ) эта манипуляция была направлена на лишение политических прав именно русоукраинцев. Соответственно, прицел был на политическую монополию этноукраинцев, даже без тех русских, которым антибюрократическая риторика Майдана временно вскружила голову. Правда, в результате коалиционных баталий в Раде весны-лета 2006 г. эта технология в большей степени провалилась. Но само ее применение явно показывает, насколько далеко готовы пойти сторонники культурного монополизма.

Добыча языка. Часть III