Русь, Малая Русь и Украина. Часть II

Русь, Малая Русь и Украина. Часть I

Ввиду всего вышеизложенного становится ясным, что в политическом смысле польские и литовские авторы всегда называли «Московией» и «московитскими» территории и людей, принадлежавших Московскому государству, т.е. это были термины, так сказать, политической географии, даваемые по политическому, государственному принципу.

Когда же речь заходила об историческом, этнографическом и чисто географическом понимании «Руссии», Московские государство и его народ признавались польско-литовскими авторами частью всей Руси, куда помимо нее входили Белая, Малая и Червоная («Красная») Русь. Сравнение этого вывода с известиями иностранцев, нейтральных в польско-литовско-русском политическом противостоянии, подкрепляет его. Например, итальянцы Иосафат Барбаро (купец, живший в венецианской приазовской колонии Тане в 1436-1452 гг.) и Антонио Контарини (венецианский посол в России в 1473-1479 гг.) писали следующее: «Москва, город в России», а первым городом в Польше, в который попадаешь из Москвы Барбаро называет литовский «Троки».

Контарини называет Нижней Россией земли, где находятся города Луцк, Житомир, Белгород (ныне с. Белогородка в 20 км от Киева) и Киев, а Верхней Россией — Московское государство, причем «великий князь Московский» у него называется также «русским великим князем», кроме того он считал Смоленск последним московским городом перед литовскими землями, что неверно с политической точки зрения (Смоленск тогда принадлежал Великому княжеству Литовскому), но правильно с точки зрения этнографической.

Австрийский посол в России Сигизмунд Герберштейн (побывавший там в 1517 и 1526 годах), автор «Записок о Московии» (1549 г.), наиболее авторитетного сочинения о России в Европе и использовавшегося там как основной источник сведений о ней вплоть до конца XVII в., также считал Московское государство не только частью всей Руси, но и «главным государством в Руссии». Герберштейн писал также, что «Руссией владеют ныне три государя; большая ее часть принадлежит (великому) князю московскому, вторым является великий князь литовский, третьим — король польский».

Так же как и польские авторы, Герберштейн использует термин «московиты» для различения государственной принадлежности разных русских, а русских из Великого книяжества Литовского он называет литовцами. В этом подходе с ним солидарен и автор энциклопедического труда «История северных народов» (1555 г.) шведский историк XVI в. Олаус Магнус, который при в целом негативном отношении к «московитам», тоже считает их частью Руси, так как использует устоявшееся латинское наименование «рутены». Если же перейти к «Описанию Московии» Александра Гваньини (1578 г.), веронца по происхождению, но служившего Речи Посполитой, то в его сочинении присутствуют как взгляд иностранца, так и отношение польского служилого человека: с одной стороны Российское государство для него «Московия» в указанной польско-литовской тенденции отрицать правомерность его претензий на древнерусское наследство, но с другой — он сообщает, что «Московия, по-местному называемая Москвой, обширнейший город, столица и метрополия всей Белой Руссии» (Russiae albae). Любопытно его понимание той части Руси, которая была в составе Российского государства, как «Белой». Скорее всего он, будучи комендантом Витебска, воспринял местные представления о Московском государстве, которое на памяти еще живших в его время поколений включило в себя часть Белой Руси — а именно Смоленск и Псков.

Итак, мы выяснили, что, несмотря на политическое разделение Руси на русские земли, которые принадлежали сначала Москве, Великому княжеству Литовскому и Польше, а потом только Москве и Речи Посполитой (после Люблинской унии 1569 г.), они сохраняли свое этническое единство в глазах большинства населения и иностранцев. Такое положение было нетерпимо для властной верхушки Речи Посполитой, особенно в условиях начавшейся там контрреформации, приведшей к усилению натиска на православие в русских землях Речи Посполитой.

В этом общем курсе на унификацию веры и ополячивание была предпринята попытка унии Русской православной церкви в Речи Посполитой с католической. Брестская уния 1596 г. была резко отвергнута большинством православных, они сразу же оценили ее как попытку «уничтожить Русь в Руси» (из жалобы православной шляхты и духовенства сейму в 1623 г.).

Неудивительно, что именно с конца XVI в. начинается публицистическая активность русских православных авторов, в текстах которых становятся штампом выражения вида «руская вера», «народ руский». Например, львовские мещане пишут для сейма 1608 г. инструкцию, в которой присутствуют слова: «в том руском Лвове», «полский народ веспол з русским единого сут права», «прирожоной земли своей руской». В этих условиях в польской письменной традиции все чаще начинает появляться понятие «Украины» вместо Руси. Как выше уже упоминалось, исходно это название приграничья-украйны применялось к таким пограничным регионам Польши как воеводство Русское, т.е. к Червоной Руси.

Но потом, с включением Киевского и Брацлавского воеводств в состав коронных (т.е. польских) земель после Люблинской унии, именно они стали новым польским пограничьем-украйной. Слияние этих украин польского государства — старой и новой — и породило обобщенное названий всех этих воеводств как «Украины». Это название не было официальным, но, рано укрепившись в бытовом употреблении польской шляхты, начало постепенно проникать и в делопроизводство. Начало этого перехода Руси в «Украину» в польском обществе можно наблюдать в сочинениях иезуита Антонио Поссевино, папского эмиссара, который вел переговоры между Речью Посполитой и Московским государством в 1581-1582 гг. Он знает о существовании Белой и Червоной Руси, подчиненных польскому королю.

Более того, он ясно отдает себе отчет в проблеме русского единства и связанной с ней претензией русского царя на титул «всеа Руси», почему Поссевино пишет о нем: «ему не следует писать так, чтобы не называть его государем всея Руси, но просто Руси, и не наследником Ливонии». Как понимающий все значение этой идеологической борьбы, он предлагает наряду с унией использовать меры по разделению единства Руси на понятийном уровне — т.е. как средство борьбы с Московским государством, единственным государством тогда, в котором существовал православный государь.

Программа Поссевино о введении церковной унии в «королевской Руси» (так он называл части Руси под властью короля Речи Посполитой) как средства влияния на Московское государство выполнялась в ходе проведения Брестской унии. Именно в это время происходит поляризация понятий в обоих противостоящих лагерях внутри Речи Посполитой: православные называют себя «русинами», «народом руским православным», а поляки все чаще используют понятия «Украина» и «украинский». Так, еще в 1594 г. Эрих Ляссота (австрийский дипломат, оставивший интереснейшие и подробные описания Малороссии и Запорожской Сечи), общаясь и с поляками, и с русскими, не знает «Украины», зато он знает, что есть «нынешние великие князья Руси или Московии» и что существует «русский язык».

Но уже в 1596 г. польный гетман С. Жолкевский пишет о восстании Северина Наливайко: «вся Украина показачилась для измены, шпионов полно. Обязательно нужно, обычно, тщательно заботиться об этой Украине». И хотя здесь еще видно, что «украина» скорее пограничье (уточнение — «этой Украине», указывает на это), но это название как название всей «королевской Руси» уже входит в общепонятийный круг высшего польского руководства. К середине XVII в. Украина — устоявшийся польский термин для всей территории Малой Руси. Это показывает сравнение официального универсала короля Яна-Казимира (декабрь 1657 г.) о мерах по расквартированию войск, где говорится о «воеводствах Русском, Волынском, Подольском, Бельском и Подлясском», с его пересказом в частном польском письме, где все эти воеводства названы одним словом — «Украина».

В таком же виде воспринял его от своих польских сослуживцев и Гийом Левассер де Боплан, французский инженер на службе польской короны в 1630-1647 гг., который написал в 1650 г. интереснейшее сочинение «Описание Украины» (L’Ucraine). Правда, в посвящении ее королю Яну-Казимиру он пишет: «Я осмеливаюсь предложить Вашему Королевскому Величеству описание этой обширной пограничной украины, находящейся между Московией и Трансильванией». В этот переходный период в переписке еще встречается и старое название «Русь» для обозначения всех русских земель Речи Посполитой.

Так, например, польский аноним в конце 50-х годов XVII в. сообщает о настроениях в Гетманщине при введении туда московских войск следующее: «Co chlopom i Rusi nie milo, ze im do roboty kazali (isc) i danine dawac» («То холопам и Руси не нравится, что им приказали (идти) на работы и отдавать подати»). Но такие случаи уже редки, и в польском употреблении к концу XVII в. господствуют «Ukraina», «Kozaki» и «Moskwa». То, что инициатива замены «Руси» на «Украину» шла от поляков, видно из донесения папского нунция в Польше Торреса (1622 г.), в этом деловом послании он придерживается более привычной и понятной для контрагентов в Риме терминологии: «Русь, которая делится на три части: Червоная Русь с городами Львовом и Перемышлем, к которой принадлежит и Волынь; Белая Русь, протянувшаяся от Риги, столицы Лифляндии, до Московской границы, включая Полоцк, Оршу, Витебск, Могилев; Черная Русь, находящаяся между Литвой и Волынью, до Киева с городами Пинском, Новогрудком и Овручем».

В своем развитии эта польская концепция замены Руси на «Украину» доходит до логического конца в XIX в. — т.е. теорий графа Тадеуша Чацкого (1822 г.) и католического священника Ф. Духинского (середина XIX в.). У первого Украина — древнейшее название от древнего славянского племени «укров», а у второго полностью отрицается славянское происхождение великоросов и утверждается их «финно-монгольское» происхождение. Эстетической подпоркой для подобного представления об «Украине» в польском обществе 1-й половины XIX в. была так называемая «поэтическая украинская школа», ее последователем был и А. Мицкевич. Поэтому сила воздействия ее была очень велика, поддерживая и без того серьезные политические претензии польской аристократии на «утерянные земли» на Востоке. В этом комплексе и заключается живучесть польского мифа об «Украине».

Перейдем к вопросу внедрения этой польской концепции среди русского населения Малой России. В комиссиях с пограничными реестровыми казаками комиссары польского короля в преамбулах договоров с ними пишут: «прибыв сюда на Украину» (Ольшанская комиссия 1617 г.). Тут в «Украине» еще слышится семантический оттенок «пограничье». Но в данном случае важно другое: такое общение казаков (точнее, их верхушки) с поляками, получение от них своего экземпляра договора с ними, где фиксируется понятие «Украины», показывает, что они понемногу начинают также воспринимать данный термин.

Вместе с внедрением «Украины» как заменителя Руси у поляков данное понятие воспринимается и старшиной казачества, получившей польское образование, но при этом она еще отграничивает его использование как внешнее (т.е. при общении с поляками) от использования понятий Русь/Малая Русь в общении с православными людьми, духовенством и государственными институтами Российского государства.

Но со временем казачья старшина, во многом равнявшаяся на обычаи и образование польской шляхты, начинает использовать названием «Украина» наравне с Русью и «Малой Русью». Особенно хорошо это иллюстрируют универсалы и письма Богдана Хмельницкого, который в письмах и договорах с поляками использует термин «Украина» или как общий термин, например: «ani go cierpiec w Ukrainie kozacy moga» («ни терпеть его в Украине козаки не могут»), или в понятии приграничья: «urzdow ukrainnych» («украинных урядников»). Но в своих текстах, написанных «руским писмом» Хмельницкий пишет, например о правах малороссийской шляхты так: «Шляхта, которые в России обретается», или о «самой столицы Киева, також части сие Малые Руси нашия». Следует заметить, что именно со стороны малороссийской элиты в то время наблюдалось явление, которое А.П.Толочко характеризует как «серйозну духовну еволюцію, яка вивела княжу Русь за межі безпосередніх джерел України. Втрата «руськості», отже, і є набуттям «українськості».

Причиной этого было как то обстоятельство, подчеркиваемое Толочко, что интеллектуальная элита Малороссии существовала «в межах Речі Посполитої» и была людьми, которые «переважно з повагою ставилися до легітимних підстав королівської влади й державного устрою цієї країни», так и то, что свое образование они получали в польских образцах и затем воспроизводили его в своих учениках, как, например, П. Могила. Это же касается высшей православной иерархии в Киеве — митрополиты Петр Могила и Сильвестр Коссов были примерами политики сближения с польской культурой, хотя и путем «утраты русскости».

То же мы видим в «Летописи Самовидца» (1648-1702 гг.): его автор, получивший польское образование полковник Роман Ракушка-Романовский, в своей «Летописи» нигде не выходит из описанной выше польско-литовской концепции отдельности Москвы от Руси и использует соответствующую польскую терминологию.

Здесь имеет смысл сравнить употребление терминов «Украина» и «Русь/Малая Русь» Богданом Хмельницким, получившим образование в польском иезуитском училище (он лично пишет по-польски и чаще использует в своих текстах термин «Украина») и кошевым атаманом Запорожской Сечи Иваном Сирко (его современником, бывшим не намного младше Хмельницкого), который такого образования не имел.

Если проанализировать письма И. Сирко, то очевидно использование им в основном таких выражений, как «вся Малая Росия», «ратных Руских», «о отчизне нашей Малой Росии». «Украина» используется им или для обозначения пограничья: «около наших украинных городов», «на Украине Заднепрской»; или как «Малороссийской Украины», знаменующей изобретение этого понятия к 1677 г., которое затем укоренилось в гетманской канцелярии (ср. аналогичные обороты в Летописи Величко). Кроме того, в письмах Ивана Сирка есть одно любопытное упоминание о том, что Юрия Хмельницкого турки «имяновали князем над Украиной и уделным княжеством Украину приукрасить», что коррелирует с употреблением турецким автором середины XVII в. Эвлия Челеби термина «русы» в противопоставлении «московитам». Этот факт вполне объясняется наличием интенсивных турецко-польских контактов, и вообще, многие из европейских идей и понятий турки получали через как раз Польшу и Венгрию.

А к 1677 г., которым датируется данное упоминание «турецкой Украины», Польша по Бучачскому договору 1672 г. уступила часть своей Украины — Подолию, а также свои права на все Правобережье Днепра, оставшееся за Речью Посполитой по Андрусовскому перемирию с Россией. Так что турки были хорошо осведомлены в польской терминологии.

Несмотря на все эти изменения в этнополитической терминологии элит, что польской, что малороссийской, еще в начале XVIII в. поляки помнили, что «Московия» — это Русь, и «Украина» — тоже часть Руси. Но такие свидетельства доходят до нас или через посредников, которые не так связаны укоренившейся традицией отделять Московию от Руси, или в узкоспециальных сочинениях (например, географических). Например, словак Даниель Крман, побывавший в Польше и Малой России в 1707-1709 гг., пишет в своем дневнике: «на границе Черной Руси, называемой теперь Московия». А польский географ Христофор Гарткнох в сочинении «Республика Польская» (1698 г.) называет две «Руссии», а именно «Белую и Красную. К первой он относит воеводства Новгородское (т.е. Новгородка Литовского), Мстиславское, Витебское, Полоцкое, Смоленское, Черниговское, Киевское; входящими же в состав второй он считает воеводства Русское (главный город — Львов), Подольское, Волынское, Белзское и Брацлавское. Из этих воеводств, прибавляет Гарткнох, воеводства «Брацлавское, Киевское и Черниговское называют Украиною».

В малороссийской традиции примером такого рода можно назвать вышедшую во второй половине XVIII в. из недр канцелярии Гетманщины «Историю Русов или Малой России» псевдо-Кониского — несмотря на свою фантастическую историческую концепцию, употребление в ней «Украины» только как синонима Малой Руси и наравне с ней весьма характерно. Выше рассматривались в основном сведения, исходившие или от высших и образованных классов Польши и Малороссии, или от иностранцев.

Но важен вопрос и народного понимания и самоощущения. К сожалению, по понятным причинам источников для выяснения этого вопроса очень мало — это духовная литература, которую писали близкие к народной стихии авторы, например, И. Вишенский, И. Копинский (выше цитировались примеры их понимания Южной Руси как «Малой России»), «старчик» Григорий Сковорода, мелкая православная шляхта и народные думы. В низшем православном духовенстве существовала линия, противоположная линии Могилы-Коссова, которая в основном и возобладала. Ее лучшим выразителем можно назвать настоятеля Киево-Печерского монастыря Иннокентия Гизеля с его «Синопсисом» (1674 г.), где было сформулировано понимание русского народа как триединого народа в составе великорусов, малорусов и белорусов, а государственная власть Московского государства во всех трех частях — Великой, Малой и Белой Руси — единственно законная, так как московские князья, а потом цари, ведут свой род от Александра Невского, который «бысть князь Киевский из земли Российския, Александр Ярославич Невский».

Если же посмотреть произведения Г. Сковороды, то в его языке нельзя найти ничего похожего на современный украинский язык, и он тоже знает «Малороссию», а не «Украину». При всем этом он прекрасно понимает, что различия существуют, но вовсе собирается их ставить во главу угла, в его философии частные различия представляют неразрывное единство в своем многообразии под всеобъемлющем главенстве разума: «Всякому городу нрав и права; Всяка имеет свой ум голова; Всякому сердцу своя есть любовь, А мне одна только в свете дума»...

Как умереть бы мне не без ума. В малороссийских думах, имеющих сюжетами самые ранние периоды — «Плач невольника», «Маруся Богуславка» (XV -XVII вв.), упоминаются «берег святоруский», «берег руский», и только в поздних по своей тематике думах начинает появляется «Украина». При этом надо учитывать известный эффект взаимного влияния записывателей дум и их исполнителей, кобзарей и лирников, друг на друга. Поэтому фольклористами давно отмечены случаи как искажения оригинального произведения записывателем (например, анонимным поляком в записи думы конца XVII в. вписано слово «Украина», совершенно не характерное для ранних дум, в русском же фольклоре есть пример И.П. Сахарова, «поправлявшего» русские исторические песни), так и примеры восприятия исполнителем новых, книжных сюжетов и слов от контактировавшим с ним записывателем из образованного класса.

Тем более драгоценны такие свидетельства из дум, которые в первую очередь записывались «украинофилами» середины XIX в. Самойло Величко, как представитель мелкой православной шляхты, в начале XVIII в. также в основном использует понятие Малой России, но и «Украина» для него уже синоним этого понятия — по крайней мере там, где он использует польские источники вроде рифмованной «Woina domowa» С. Твардовского (1681 г.).

Но в течение всего XVIII в. «Украина» практически выходит из употребления в Малоросии, ее появления спорадичны, вроде упомянутой «Истории Русов». А после 1792 г., с включением в состав Российской империи Правобережья Днепра вместе с польскими владетелями тамошних земель, бывших там единственным образованным слоем, происходит их укоренение в государственных и образовательных учреждениях Российской Империи в Малороссии. Это-то и привело к возрождению употребления термина «Украина».

Именно с этим надо связывать использование «Украины» у Т.Г. Шевченко — в 15 лет он переезжает в Вильно, где он может общаться только с поляками и изучает польский язык. В его стихотворениях уже в основном «Украина» и нет «Малороссии». Но вот что характерно: в своем личном дневнике (за 1857-1858 гг.) он использует 21 раз слова «Малороссия/малороссийский» и только 3 раза «Украина» (при этом он не использует прилагательное «украинский» вообще); одновременно в письмах единомышленникам-«украинофилам» (проанализировано 135 писем) пропорция обратная: 17 раз «Украина» и 5 раз «Малороссия/малороссийский».

Как видим из всего вышеизложенного, с XIV в. основными наименованиями народа и страны на территории нынешней Украины была Русь (Черная, Червоная или Малая), причем данные названия использовались до середины XVII в. всеми этническими, сословно-профессиональными и конфессиональными группами, жившими в Малороссии. И только с процессом проникновения в высшие слои русского населения польской культуры и образования среди него начало распространяться новомодное польское название «Украина».

Вхождение Гетманщины в состав Российского государства остановило этот процесс, который возродился только в начале XIX в., когда в Российскую империю вошла Правобережная Украина, потерявшая за 100 с лишним лет всю свою национальную, русскую, элиту, место которой заняла польская шляхта. Все это указывает на внешнее и искусственно культивируемое в кругах, захваченных малороссийской или украинской романтикой в середине XIX в., понятия «Украина» и его введение вместо естественных и исторических понятий Русь и Малая Русь. Анализ закрепления его усилиями украинофилов конца XIX-начала XX в., а потом и окончательной победы этой тенденции в советское время (период «коренизации» 20-х годов), приведшей к нынешнему неадекватному представлению об «исконности» понятия «Украины», уже выходит за рамки данной работы.